Фестивальные заметки

0 32

Сейчас, когда закончился фестиваль, можно оглянуться назад и подумать, чем он запомнился. Выступлениями? Безусловно! Но согласитесь, что мы почти ничего не знаем об исполнителях как о людях. Кто они? Чем интересуются помимо музыки? Как им понравилась Россия? Обычные фестивальные отчеты об этом не рассказывают: «сыграл там-то пьесы один, два и три» – и все; прочли и забыли. Мне показалось, что интересно рассказать о жизни фестиваля «изнутри», благо довелось провести с «виртуозами гитары» несколько дней. Впрочем, всех виртуозов было многовато, поэтому расскажу пока о Жереми Жуве и дуэте Грубер–Маклар.

7 марта на заказанной Московской филармонией машине я выехал в аэропорт Домодедово встречать первых гитаристов. Это дуэт Кристиана Грубера и Петера Маклара. Самолет приземлился вовремя, и уже через несколько минут мы встретились. Заочно мы были знакомы по вопросам блиц-интервью, и встреча была теплой. Я немного боялся, что они будут вести себя как настоящие немцы, опыт общения с которыми у меня скорее отрицательный. Помнится, после двух недель, проведенных в Баварии, хотелось лезть на стену: все время я видел вокруг себя постные лица, механически улыбающиеся и говорящие “Guten Tag”, за которым ровно ничего не следует. Видел тропинки в лесу, подметенные от листьев; было необходимо мыть мусор, прежде чем его выбросить, и т.д. К моей радости, Кристиан и Петер оказались необычными немцами. Видимо, музыка и многочисленные гастроли в разных странах мира наложили отпечаток на этих ребят. К тому же они комически противоположны друг другу: Кристиан высокий и худой, Петер – низенький и плотный; у Кристиана гитара (новая) в новом кофре, а у Петера (старая) в старом, облупленном до невозможности; казалось, он принял на себя пару попаданий картечи. Когда я поинтересовался у Петера, почему кофр такой побитый, он ответил, что когда бывает холодно во время гастролей, они с Кристианом кофрами дерутся. “Видимо, совсем недавно ты победил”, – сказал я Петеру, показав на новый кофр Кристиана. Мы рассмеялись.

Грубер, Маклар, Бойко
С.Бойко (справа) объясняет К.Груберу (в центре)
и П.Маклару (слева) блюда русской кухни

По пути в гостиницу я показывал Москву, рассказывал об исторических зданиях, музеях и прочих достопримечательностях. Последовали неожиданные вопросы. Сначала Петер достал бумажку и сказал, что хотел бы попробовать “творок”. Выяснилось, что купить творог порекомендовал кто-то из знакомых. Я объяснил, что с этим проблем не будет, и рассказал еще кое-что. Опыт пребывания за границей показал, что иностранцы, как правило, не знают, не слышали и не пробовали следующие продукты: сгущенку, бородинский хлеб, творог, кефир, ряженку, гречку, икру осетровых, да и про «икру заморскую, баклажанную» тоже не знают. Таким образом, у меня открылось широкое поле для деятельности, и дорога до гостиницы прошла почти незаметно за обсуждением русской кухни, хотя мы простояли в пробках около двух часов.

Следующим неожиданным вопросом меня огорошил Кристиан. «Sergey, are there in Moscow clubs where you can play chess?» (Есть ли в Москве клубы, где можно поиграть в шахматы?) Признаться, я играю в шахматы на любительском уровне, весьма посредственно, и потому понятия не имею, где в столице есть шахматные кружки или клубы. На вопрос, неужели Кристиан так любит играть в шахматы, и Кристиан, и Петер ответили утвердительно. Судя по заинтересованности, с которой задавался вопрос, они оба завзятые шахматисты. Я ответил, что узнаю про шахматы, и призадумался.

Мои стереотипы о немцах рушились один за другим: эти двое оказались не только общительными музыкантами, но еще и шахматистами, к тому же с юмором. Дальше мысль пойти не успела – по пути мы прихватили с собой администратора филармонии, которая решала орг. вопросы, и поехали к гостинице. Гостиницей оказался гостевой дом азербайджанского посольства. Странный выбор места, но нам объяснили, что оно ближе всего к залу Чайковского. Мы с немцами договорились встретиться на следующий день (их надо было отвезти на репетицию), и я отбыл восвояси – размышлять о том, как в Москве отыскать последователей Ботвинника, Карпова и Каспарова.

Как и ожидалось, следующий день принес несколько сюрпризов. Мои подозрения, что в азербайджанской гостинице никто не знает английского, полностью подтвердились: администратор сообщила, что в столовой персоналу пришлось приносить Кристиану и Петеру все блюда по очереди, чтобы они могли выбрать, что съесть. Перегибаясь от смеха, я процитировал: “Алиса, знакомьтесь, это пудинг. Унесите пудинг”. Однако литературные изыски не достигли цели, администратор с самым серьезным видом попросила, чтобы я научил немцев хотя бы паре фраз по-русски.

Нелегко пришлось и самим артистам. Гуляя вечером по Тверской, они забыли мои наставления о том, что, если захотят поесть, то не следует заходить в рестораны, а лучше ограничиться посещением “Сбарро” или, на худой конец, “Макдональдса”. Так и не удалось выяснить, в какой ресторан они попали, но, к счастью, в книге меню этого заведения напротив названий блюд стояли цены. Четырехзначные цифры придали хороший импульс, и немцы, встав из-за столика, тут же ретировались. Когда они рассказывали об этом, на их лицах благоговение сменялось уважением.

Ближе к вечеру мы засобирались на репетицию, которая была назначена за три часа до концерта. На репетиции стоит остановиться подробно, ведь большинство слушателей, приходящих на концерт, просто “съедают ватрушку”, но не знают, что перед этим нужно раздобыть творог, замесить тесто, разогреть духовку…

Оба музыканта нервничали, хотя старались держаться спокойно. Дело в том, что гитаристам вообще не часто приходится играть в больших залах. Что говорить тогда о КЗЧ, вместимость которого, если не ошибаюсь, около полутора тысяч человек. Кристиана и Петера беспокоило, как будут звучать гитары в этом зале, хорошо ли работает подзвучка… Не хотелось оставлять их вариться в собственном соку, ведь долгое ожидание способно даже самого спокойного человека вывести из равновесия. Однако придумывать ничего не пришлось – едва мы зашли в гримерную, дверь за нами закрылась и больше уже не открывалась. Во всяком случае изнутри. В комнате оказались: оба исполнителя, конферансье, администратор и ваш покорный слуга. Выяснилось, что незадолго до нашего приезда в гримерной располагался детский хор. Дети – существа крайне талантливые, а когда дело доходит до сломать что-нибудь, им просто нет равных. Сначала мы стучали в дверь кулаками и громко звали на помощь, потом в ход пошли ноги. Но снаружи все как будто вымерли. Пока конферансье с администратором бились над тайной Сезама, я ввел заинтересовавшихся артистов в курс дела. Они выразили желание принять горячее участие в открывании двери. Маленькое приключение закончилось довольно быстро – наши крики через несколько минут кто-то услышал и открыл дверь (это вовремя приехали Дмитрий Илларионов и Жереми Жув). На немцев оно оказало благотворное воздействие – они почти перестали нервничать.

КЗЧ
Проверка подзвучки. На сцене дуэт Грубер-Маклар

Оказалось, что Жереми, Кристиан и Петер знают друг друга, поскольку уже встречались на международных гитарных фестивалях. После обмена любезностями мы все вышли на сцену, где уже были установлены микрофоны и включена подзвучка. Усадив немцев пробовать звук, Дмитрий, Жереми и я начали ходить по рядам, постепенно поднимаясь все выше, – необходимо было понять, насколько хорошо музыкантов слышно в разных точках зала. То и дело мы кричали вниз на сцену: “forte!”, “piano!”. Таким образом мы поднялись к самому верху, туда, где находится пульт звукорежиссера. Удалось поговорить и с самим мастером звука. Оказалось, что вся наша работа все равно черновая. Когда зал пустой, акустика совсем иная, нежели при наличии публики. Основная работа звукорежиссера начинается как раз с первых минут концерта. Услышав начальные аккорды, он за несколько секунд должен отрегулировать звук, чтобы стало слышно всем. Не стоит забывать, зал Чайковского спроектирован так, что хуже всего слышно как раз в партере, а наиболее качественный звук – наверху. Здесь, как видно, возникает дилемма – что лучше: один раз услышать или все же увидеть.

Когда до начала концерта оставалось около получаса, Дмитрий (как один из организаторов фестиваля) убежал решать какие-то административные вопросы, а я повел Жереми в холл перед залом показать ему фотографии известных исполнителей.

Жереми быстро проглядел все фото. Внезапно его взгляд остановился на фотографии Святослава Рихтера. Жереми посмотрел на фото внимательно и совершенно без акцента произнес: “Так!”.
– Во французском есть слово “так”? – удивленно спросил я. (Разговор шел на английском. Прим. ред.)
– Да, причем оно пришло из русского. У нас многие это слово знают. – Жереми продолжал всматриваться в фото Рихтера.
– А что оно у вас значит?
– То же, что и у вас.
Мы подумали и совместно нашли эквивалент в английском – well. Зато выговорить правильно “Святослав Рихтер” у Жереми не получилось, как он ни старался. В слове “Рихтер” буква “х” у него звучала как нечто среднее между “х” и “щ”. Когда мы возвращались в гримерную, он шел и, покачивая головой, повторял вполголоса: “Рихт, Рихщьт, Рищт”. В конце концов сдался.

В гримерной царило напряженное уныние. Кристиан, отвернувшись с гитарой к стене, сидел и проигрывал пассажи, заглушив предварительно струны, а Петер задумчиво грыз печенье. Чтобы отвлечь их от грустных мыслей, я чуть было не предложил сыграть в шахматы, но тут прозвенел первый звонок. Пожелав обоим музыкантам удачи, мы с Жереми пошли в зал искать наши места, которые были рядом.

Не буду ничего говорить о музыке – это должны сделать музыкальные критики (мне все концерты понравились!) – остановлюсь на другом. Сравнивая позже атмосферу двух концертов – дуэта немцев и, через три дня, выступление Жереми, вспомнилось, что на первом из них классической музыке постоянно аккомпанировали звонки мобильных телефонов; зато на втором концерте народ проявил сознательность. Впрочем, здесь отсутствие мобильников с лихвой возмещалось кашлем. Старая поговорка о том, что лишь малая часть простудившихся идет в больницу, большая же на концерт, полностью оправдалась. Иногда даже возникало ощущение, что кашляли слушатели словно по мановению дирижерской палочки – настолько согласованными были их действия. Однако Жереми настроился на концерт на все 100% – его ничего не смущало.

***

Грубер, Маклар, Жув, Илларионов
П.Маклар, К Грубер и Ж.Жув,
которого привез к нам Д.Илларионов

Следующий день был посвящен Москве. Мы с немцами посетили Красную площадь, съездили к храму Христа Спасителя, прокатились в метро на смотровую площадку на Воробьевы горы. На некоторое время к нам присоединился Жереми, но потом снова уехал – ему надо было разыгрываться, ведь впереди концерт.

В один прекрасный момент Петер спросил, не нашел ли я клубы, где можно поиграть в шахматы. При этом он сделал вид, что играет на гитаре. И здесь все стало понятно! Я объяснил немцам ситуацию, после чего гомерический хохот не утихал долгое время. Выяснилось, что им нужен был джаз-клуб! Просто говорили они по-английски с немецким акцентом, и спутать было довольно легко, play chess и play jazz у них звучали почти одинаково.

Вообще, судя по настроению (и письмам на e-mail постфактум) Кристиану и Петеру в России очень понравилось. Не хватало только заключительного аккорда. Удалось сделать почти все из намеченного по продовольственной части: я купил им по банке сгущенки, они попробовали пельмени, творог, кефир, но мы никак не могли найти черную икру. Конечно, можно было съездить на рынок, однако времени оставалось в обрез – в последний день мы вспомнили об икре за несколько часов до самолета. К счастью, бегая с Петером по магазинам, нашли икру в одном из московских супермаркетов. Едва купив баночку, Петер заторопился к выходу, но тут на пути попался столик, за которым бесплатно наливали мартини – продегустировать. Мимо этого пройти было невозможно. Петер взял стаканчик, присел на стул, отпил и сказал: “А жить в России не так-то и плохо!”

***

После концерта Жереми – на следующий день – мы поехали осматривать то, что он не успел увидеть, пока готовился к концерту. Сходили на экскурсию в Кремль, потом вышли на Красную площадь. Прогуливаясь, разговаривали о музыке – меня очень интересовало, как Жереми во время исполнения произведения вживается в образ, как борется с волнением, как объясняет для себя, что такое музыка… Мы настолько увлеклись беседой, что я не сразу уловил веяние суровой российской действительности. Внезапно сзади послышалось: “…нет, посмотри, они точно влюбленная парочка, ничего не слышат вообще”. Мне на плечо легла чья-то рука, и вкрадчивый голос произнес ласково: “Уважаемые!” Мы обернулись. Да, это были они – стражи порядка на Красной площади, видимо, особо привилегированные, так как место это явно хлебное, – в количестве двух человек.

– Что-то вы не отзываетесь, когда вас зовут, – сказал, улыбаясь, тот, что был помоложе и поменьше ростом, – ваши документы.

Я сказал Жереми, чтобы он достал паспорт, и дал милиционеру свой. Тот, впрочем, взглянул на него мельком и сразу же овладел документом Жереми. И тут мне стало не по себе. Я знал, что часть музыкантов, приезжающих на фестиваль, останавливается в гостинице, а часть живет просто на квартирах у друзей организаторов фестиваля. Ко второй группе относился и Жереми, поэтому регистрации у него не было. Без регистрации в Москве можно находиться три дня, но сегодня был уже пятый. Милиционер пролистывал странички его паспорта, а я беспомощно огляделся вокруг и увидел мавзолей. В голове мелькнула мысль о том, что я давно уже не видел его так близко. И Кремль… “Сколько раз проходил я по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец – и ни разу не видел Кремля” ((с) Венедикт Ерофеев).

– У него нет регистрации. Сколько дней он в Москве? – донесся до меня сдвоенный голос. Уж не хором ли они сказали это? Я оторвал глаза от шедевра архитектуры товарища Щусева и перевел взгляд на милиционеров. Теперь они улыбались оба и смотрели на меня.
– Он несколько дней в Москве по приглашению филармонии. Это всемирно известный гитарист, вчера он дал концерт в зале Чайковского, – мои слова слушались явно неубедительно.
– А живет он тоже в зале Чайковского?
Они явно не верили мне. Я достал программку фестиваля, на которой была фотография Жереми. И тут на лицах родной милиции обнаружились первые признаки сомнения.
– Но вы понимаете, что мы имеем право задержать его на три часа, чтобы выяснить, почему он находится в Москве без регистрации? – спросил тот, что постарше, – ведь если с ним что-либо случится здесь, что тогда будет?
“Ну да, мелькнула у меня мысль, в обезьяннике ему, пожалуй, будет безопаснее, опять же, избавится от лишних денег…”
– Погодите, – сказал я, – давайте я позвоню в филармонию, и вы с ними поговорите.

Я набрал номер Илларионова, вкратце объяснил ему ситуацию, потом передал трубку милиционеру.
Лица нашей родной милиции, как правило, выражают лишь самые простые чувства. Доминирующим является уверенность в своей правоте. Здесь же на лице милиционера отобразилась вся гамма переживаний, доступная какому-нибудь Аль Пачино. Призрак обезьянника при этом отдалялся от Жереми. Сначала лицо сержанта изображало нетерпение – он даже пытался вставлять фразы в монолог Дмитрия. Потом появилась легкая грусть… печаль… глубокая печаль… вселенская скорбь… наконец унылое ожидание, которое появляется тогда, когда все уже понятно, но трубку повесить еще невежливо. Эмоции разговаривавшего, как в зеркале, отражались на лице напарника. Наконец разговор закончился. Орлиный взгляд сержанта потух. Он вернул мне паспорт Жереми и бесцветным голосом сказал: “Идите”.

Жув, Бойко
Ж.Жув и С.Бойко сразу после неудачного ареста

Как выяснилось, Дмитрий все разложил по полочкам. Жереми прилетел в четверг, 8 марта, это нерабочий день, поэтому регистрацию сделать было нельзя. Следовательно, пятница – первый день. Далее последовали суббота и воскресенье – когда регистрацию опять-таки сделать нельзя. А сейчас был понедельник – второй день. Во вторник Жереми улетал назад, в Париж.

Глядя в поникшие спины удаляющихся стражей порядка, я подумал, что творение товарища Щусева сейчас представляется мне в более радужных красках. Как видно, такое же впечатление было и у Жереми, который с интересом смотрел на мавзолей. Он так и не понял, в какой оборот едва не попал. Придется объяснить. Позже. А пока я довел до его сведения, что Ленин лежит именно в мавзолее, остальные наши правители похоронены за мавзолеем, а сам мавзолей в народе называют табакеркой. Когда Жереми спросил, почему милиционеры так долго от нас не отставали, я ему рассказал, что к чему. Наш успех мы шумно отметили в пиццерии на выходе с Красной площади (а здесь могла быть ваша реклама).

За разговором Жереми то и дело прерывался и исподволь смотрел на проходящих девушек. На мой вопрос он ответил, что такого количества красивых барышень во Франции нет.
– Это удивительно! Почти каждая вторая – просто красавица! Невозможно оторваться! – говорил Жереми.

Засматривался он в основном на брюнеток.

***

Последним номером программы в тот день шла “Горбушка”. Было интересно, что скажет Жереми, увидев один из самих крупных пиратских рынков на планете. И, поверьте, было, на что посмотреть. Когда Жереми понял, что можно купить практически все и за совершенно смешные деньги, когда я ему показал мр3-диски с почти полным собранием Джулиана Брима, Сеговии и других исполнителей, он просто не мог в это поверить – стоял в центре торгового зала, сжимал в руках купленные CD и ошеломленно крутил головой во все стороны. Ему будет, что рассказать дома.
Вечером, перед тем, как расстаться, – на следующее утро Жереми улетал домой – мы зашли в магазин, и я купил ему две банки сгущенки.

Несколько дней назад Жереми написал письмо, где спрашивал, с чем можно есть сгущенку и в каком количестве. Я рассказал про то, что ее добавляют в чай, кофе и т.д., но все же посоветовал есть ее просто ложками.

Оставьте ответ

Ваш электронный адрес не будет опубликован.

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.