Большое интервью с Дмитрием Илларионовым

Летом 2010 года немецкий журнал “Gitarre aktuell” опубликовал интервью с Дмитрием Илларионовым, который стал “лицом с обложки” II выпуска этого издания в 2010 году. Интервью было подготовлено “Гитарным журналом”. Сейчас мы можем опубликовать оригинальный русскоязычный вариант этого разговора – “режиссерскую версию”, совершенно без купюр.

Часть I. ПУБЛИКА И МУЗЫКА

GuitarMag: Дима. Поговорим о тебе как музыканте. Музыкальные инструменты и прочие технические средства для звукоизвлечения сегодня стали очень доступны, и этим пользуются многие. Однако не все люди, извлекающие звуки – музыканты. Очень волнует вопрос – как найти в себе музыканта и не ошибиться? Что такое музыкант, и когда, например, ты сам нашел его в себе и понял, что это – твое?

Дмитрий Илларионов: Самое простое определение, наверное, такое: музыкант – человек, который занимается и живет музыкой. И внутри которого живет музыка.

GM: …но внутри кого-то живет группа «Руки вверх», правда?

ДИ: Конечно. Да, это серьезный вопрос. Что касается меня – я решил, что стану музыкантом, через пару месяцев (или даже раньше) после того, как начал заниматься на гитаре. Совсем в юном возрасте. Хорошо помню момент, когда я решил стать профессиональным гитаристом. Конечно, музыканта от немузыканта отличает профессиональная составляющая, но я не стал бы ставить это во главу угла, потому что часто встречаются люди, по строению души которых можно сказать, что они – музыканты. Описать словами это почти невозможно, это невыразимое – как любовь, как музыка.

GM: Может быть, это все-таки – слушатели? Слушателем ведь тоже дано быть не каждому; многие слушают, но не слышат, многие слышат, но не понимают того, что услышали в силу, например, различных «культурных коннотаций». Этот «музыкант в душе» – может, это просто хороший слушатель?

ДИ: Возможно. И музыкант может быть слушателем, если он умеет слушать, я и сам могу быть слушателем, хотя, как правило, я оказываюсь по другую сторону…

GM: Ты можешь быть слушателем?!

ДИ: Могу. Но это совсем другая история, другой человек, другая работа, в определенном смысле – проживание. Нужно понять, «встроиться» и в композитора, и в исполнителя, понять, что за всем этим стоит – а не только разобрать произведение на части…

GM: А много ли тебе встречается хороших слушателей?

ДИ: Да. Я должен благодарить судьбу; как правило, на концертах, которые я даю, очень хорошая публика. Не знаю, почему так происходит; может, гитарная аудитория – какая-то особенная; хотя, я часто играю и для негитарной публики – на музыкальных фестивалях, например. Там тоже слушатели замечательные, они обладают той необходимой глубиной восприятия, которая так нужна. Если есть эта глубина – неважно, сколько людей в зале. Конечно, чем больше публики, тем приятнее играть, но: я очень хорошо помню один из первых сыгранных мной домашних концертов (т.н. «хаусконцертов»). Это было в доме одного из послов в Москве, и в зале (ну, в «зале»; на деле это была такая большая комната, правда, размером с небольшой концертный зал) присутствовало от силы человек девять; это были дипломаты. Но я запомнил ту энергетику, которая присутствовала в этих людях. На концерте обычно ты играешь первую ноту, потом следующие, начинаешь создавать атмосферу, интерпретацию, и когда первое произведение заканчивается – чувствуешь реакцию зала. Вот в тот раз я понял, что от девяти людей иногда ты получаешь столько же их внимания, их нацеленности, их реакции – сколько от зала в несколько тысяч человек. Это потрясающее ощущение; с тех пор я очень люблю играть камерные, «хаусконцерты». Хотя для меня, в принципе, важен любой слушатель. Конечно, хорошо играть для «элитной» публики, для людей, которые хорошо знают и разбираются в музыке. Но самый, наверное, ценный слушатель – такой, который в силу разных причин, возможно, не знал, что за музыку я играю, но после концерта вышел и сказал «Да-а, я даже не представлял, что такое возможно». Я давно уже сформулировал для себя основные постулаты – для меня важны две вещи: публика и музыка. Музыка и публика. Отношение к музыке и отношение к публике.

GM: Но неужели все так однозначно позитивно? Люди же в массе своей слушают какой-то ужас! Если неосторожно включить радио или ТВ, проехать в маршрутке или такси – можно подхватить какую-нибудь музыкальную заразу! «Ты – то, что ты слушаешь», правда? И эти же самые люди, слушавшие хорошо если Г. Лепса, с немытыми ушами приходят потом на концерты.

ДИ: Конечно, ощущения от публики не то чтобы всегда положительные, это правда. Но en masse – позитива больше. Что касается того, что люди обычно слушают и как это на них влияет – это никак не выражается на концерте. Недавно я участвовал в одном фестивале, и пришел на концерт (не классическо-гитарный), который был как раз перед моим.  Публика была очень разношерстная, я видел, что эти люди или очень редко ходят в консерваторию/филармонию, или вообще там никогда не были. На следующий день концерт предстоял уже мне, и, как сказали организаторы, для точно этой же публики. Я немного напрягся, так как должен был играть классическую программу – а на концерте, который был перед моим, люди, например, разговаривали в полный голос, и вообще вели себя неакадемично. И я был дико поражен: когда я вышел на сцену и заиграл Мауро Джулиани, потом – Баха, люди – те же самые люди! – вели себя совершенно по-другому, в зале была звенящая тишина, все боялись как-то нарушить атмосферу… В общем, я знал это и раньше, но тут получил лишнее подтверждение: аудитория не зависит от своего бэкграунда, она может воспринимать.

GM: Ты сказал, что твои основные приоритеты – публика и музыка. А что является для тебя основным воодушевляющим моментом, движущей силой, драйвером? Ради чего ты все это делаешь? Когда ты являешься уже сложившимся музыкантом и личностью, нужны мотиваторы, чтобы не останавливаться; а останавливаться ты, очевидно, не собираешься. Что тобой движет? Внимание прекрасных женщин, объемы денег, которые можно заработать, энергетика залов?

ДИ: Во-первых, сцена – колоссальный наркотик. Если ты можешь заставить несколько тысяч зрителей в зале заставить слушать одного-единственного человека – тебя, сидящего на сцене – это потрясающее ощущение. Если при этом у тебя есть достаточная свобода владения инструментом и музыкальным материалом, и ты даешь публике свою энергетику – вот это тот [легальный] наркотик, который многие музыканты не променяют ни на что. Кроме того, играть на сцене, выступать, давать концерты – это то, что я хочу и умею делать, то, чему я учился. Конечно, есть много сопутствующих факторов – деньги нужны всем; слава – да, слава, конечно, опьяняет. У академического гитариста это не так существенно, как у рок-музыканта, но даже в Москве бывают случаи, когда на улице подходят люди и просят автограф. Но основной момент – это magic, волшебство момента, когда ты выходишь на сцену. То есть – опять сочетание публики, музыки, и тебя как музыканта.

GM: Волнует судьба классики. Насколько искренне люди слушают классическую музыку? Конечно, есть группа людей, приученных к ней с детства, но их мало. Большинство же в обычной жизни слушает попс. Выживет ли классическая музыка, нужно ли ей мутировать, подстраиваться под современные реалии, маскироваться, применять всякие военные ухищрения?

ДИ: Мне кажется, классика все равно будет жить. Люди, слушающие классическую музыку, есть, хотя их осталось мало; я не думаю, что их количество будет увеличиваться…

GM: О чем и речь! Демография на планете положительная, число людей увеличивается непомерными темпами, а что же с твоей аудиторией?!

ДИ: Пожалуй, да, людей в залах не становится больше.

GM: Что же делать, Дима?

ДИ: Здесь ничего не поделаешь. Да, академическая серьезная музыка интересна лишь небольшой группе людей; к счастью или сожалению. Поэтому сегодня она начинает мутировать, принимать формы, привлекающие большую аудиторию. Массовость, конечно, важна. Бытует мнение, что искусство, собирающее стадионы – это не искусство; я с этим категорически не согласен. Люди (музыканты) выступают очень по-разному, все зависит от внутренней направленности, внутреннего стержня человека. Я в жизни занимался много чем, и в начале своей карьеры, когда денег для жизни не хватало, например, играл и в ресторане. (Это первое интервью, в котором я об этом рассказываю!) Более того, я играл там в тот момент, когда я выиграл конкурс GFA, точнее, непосредственно перед этим, и это никак мне тогда не мешало. После GFA я, конечно, ушел – начались концерты, я начал зарабатывать деньги и смог обойтись без ресторана, но я считаю, что это шикарнейший опыт! Там я встретил множество музыкантов. И таких, которые играют халтуру, и тех, которые «отдаются» музыке, которую они играют, даже в ресторане. Ведь что бы там ни говорили, даже в доступных произведениях искусства есть замечательное, талантливое, гениальное зерно, которое снобы не могут воспринять.

GM: Примеры! Приведи примеры!

ДИ: Например, Эдин Карамазов, замечательный лютнист, сыгравший со Стингом. Они вместе записали музыку Джона Доуленда. Обычные люди Доуленда не знают, но на концертах Стинга теперь слышат его и поражаются тому, какая это красивая музыка. Аутентисты, конечно, страшно ругают это исполнение…

GM: Это, получается, просветительская деятельность. Взять музыку Доуленда и «продать» ее, в смысле, донести до любителей «Shape of my heart». Внедрить элементы настоящей музыки в эстраду.

ДИ: Да. Другой пример – я (смеется). В прошлом году в новогоднем «Огоньке» я сыграл с Александрой Пахмутовой популярную песню вместе с БСО п/у Федосеева. Меня за это ругают, говорят – «как Илларионов мог до этого опуститься?». А мне кажется, что, наоборот, я поднял гитару до уровня широкой публики, которая, послушав песню Пахмутовой, потом начнет интересоваться, и узнает – «о-па, а он, оказывается, еще и Джулиани играет! А еще Кошкина!»

GM: Получается, в этом есть элемент жертвенности ради просветительства?

ДИ: Почему жертвенности? Не то, чтобы я сильно пострадал. Обругали меня, в общем, два-три человека на гитарных интернет-форумах, а узнали, услышали такую гитару впервые – сотни тысяч. Вообще, это была идея Пахмутовой, и я очень рад, что так случилось. Подобная ситуация и у Карамазова со Стингом. Выход за рамки, за устаревшие догмы – это очень важно. Я люблю смешивать музыку, дружу с рокерами, с электронщиками, с джазовыми музыкантами…

Часть II. ЛЮДИ

GM: Ты являешься учеником и последователем школы Александра Фраучи. Были ли еще люди в твоей жизни, которые тебя чему-то серьезно научили? Важные для тебя педагоги?

ДИ: Очень много людей, каждому из которых я очень благодарен. Они меня научили не просто играть и владеть инструментом, а именно проживать ту музыку, которую я играю, совместно с публикой, то есть ценить и публику и музыку. Как Учитель Александр Камиллович остается, конечно же, на первом месте. Для меня каждый урок с ним был событием! Каждый раз с волнением я ждал занятия и уходил после урока необычайно вдохновленным. Но и другие преподаватели – каждый внес что-то свое, начиная с Натальи Дмитриевой и Никиты Кошкина, и заканчивая отдельными мастер-классами разных музыкантов. Не могу не вспомнить мастер-класс лютниста Хопкинсона Смита, который прошел в Москве как раз накануне конкурса GFA. Он, кстати, предрек мне победу – сказал, буквально, «Ты скоро выиграешь один из самых престижных конкурсов в мире». Это было в июле, а в октябре я выиграл. Это был очень смешной мастер-класс, на котором я, кажется, вообще не дал ему ничего сказать, все время болтал, чуть ли не спорил с ним – но это был классный мастер-класс! Потом, с большим уважением я вспоминаю берлинский мастер-класс Давида Герингаса – это педагог моего коллеги Бори Андрианова, виолончелиста, с которым мы часто играем вместе. Однажды Герингас послушал наш с Борей дуэт, в котором я частично солировал, и решил позаниматься и со мной. Это был незабываемый урок! После у меня долгое время была мечта – я хотел поступать в Берлин к Герингасу – виолончелисту (!) и учиться у него на гитаре. Не знаю, как он отнесся бы к этой идее… но все равно это не сложилось. В какой-то момент я начал учиться у пианистов. Длительное время занимался с московским педагогом Еленой Робашевской – она преподает фортепиано. Фактически, мы с ней занимались интерпретацией. Самое интересное – после того, как она со мной какое-то время позанималась – она освоила гитару, даже начала играть этюды Карулли!

GM: Дима, ты – гитарный вирус! Но вернемся к разговору об учителях и о великих людях. Расскажи, кто для тебя – великие? В чем их величие, и как они такими стали?

ДИ (задумался): Не знаю. Наверное, Синатра. Гленн Гульд. Рихтер. Битлз. Вообще, если я считаю человека великим – это не значит, что я хочу допрыгнуть до его уровня. Например, я считаю великим Рыбникова. Или Морриконе. Они очень много сделали для музыки. Как они стали такими? Это сочетание гения, таланта и колоссальной работы. Успеха добиваются более талантливые. И само достижение успеха – это тоже талант, без которого остальные компоненты этой смеси не сыграют. Талант без успеха не может жить, чахнет, не развивается. Успех очень важен; если человек талантливый – он должен получить успех. Иначе – угаснет.

GM: Есть ли в гитаре такие люди, до уровня которых ты не дошел или думаешь, что не дойдешь?

ДИ: В гитаре очень много течений. И мне кажется, у меня свой собственный путь. Люди любят сравнивать, но после какого-то уровня развития музыкантов сравнивать уже не стоит. Я, например, очень люблю конкурсы, но конкурсы – очень антимузыкальная вещь, именно потому, что там первичен спорт, там сравнивают. В музыке нельзя однозначно сказать, кто лучше. Если людям нравится то, что я делаю, что и как играю на концертах – это главное. Поэтому добровольно сравнивать самого себя с другими я бы не стал. Я вспоминаю слова Ямашиты, которого многие ругали за исполнение «Картинок с выставки» Мусоргского. Когда его спросили, что он думает об этом, он сказал: «Я не обсуждаю своих коллег». И я тоже не буду обсуждать.

Часть III. ЛИЧНОЕ

GM: Поговорим о личном. С высоты твоих 30 лет – возможен ли союз двух гитаристов? Семьи или пары, состоящие из музыканта и немузыканта – это нормально и вполне устойчиво, но как быть вместе людям, гитаристам, ведущим одинаково безумный образ жизни?

ДИ всем видом показывает, что сам факт любого публичного ответа на этот вопрос его не устраивает.

GM: Вопрос, разумеется, общегуманитарный.

ДИ (оживляется): Очень зависит от личности, психологии индивидуума. За примерами далеко ходить не надо. Есть замечательнейший дуэт «Мелис». Они играют и дышат вместе. Ида Прести и Александр Лагойя – Лагойя прожил много лет после смерти Иды, но все говорят и помнят его, в основном, по их потрясающему дуэту.  Есть масса примеров семей музыкантов разных специальностей, одинаково активно гастролирующих – Ростропович и Вишневская, например. Все возможно, но все зависит от конкретных людей!

GM: У человека может быть цель в жизни (заработать все деньги на планете, или сыграть концерт на Луне с прямой трансляцией на Марс, или – ну, понятно), может быть призвание – то, что человек будет делать все равно, в любом случае, независимо от движения к цели. И может быть миссия – это элемент осознанного движения. Опять же, в твои 30 лет – сформулировал ли ты свою миссию?

ДИ: Гитара до сих пор является инструментом, недостаточно признанным в академическом мире. Это признание – очень важная вещь, я думаю, для которой и я уже что-то сделал. Тот факт, что многие дирижеры впервые согласились играть с гитарой – это немаловажный шаг. Есть известное видео, где Аарон Ширер – учитель Баруэко – рассказывает, что, вот, сейчас мы, кажется, уже достигли момента признания – но нет; я считаю, еще не достигли. Сначала был Сеговия, и люди думали – все, теперь гитара – признанный классический инструмент. Ничего подобного! Потом появился Брим. И та же история – один всполох, и все. Потом следующее поколение, за ним – наконец, мы, молодые гитаристы, нас уже много, мы разрастаемся в геометрической прогрессии, но классическая гитара все равно остается в определенном гетто. Вывести ее из него – это одна часть моей миссии. Гетто все равно останется, небольшие обособленные гитарные сообщества  будут действовать – они есть и сейчас, например, в Америке, и очень много делают – но хочется, чтобы классическая аудитория узнавала гитару и помимо направленной деятельности энтузиастов. Другая миссия – сделать что-то необычное, свое; мне все время хочется творить. Творчество может быть разным – можно просто выйти на сцену и что-то интерпретировать, это тоже творчество; а можно вдруг сделать что-то неожиданное на сцене, найти какую-то форму, способ (не раздеться, конечно… – хотя можно и раздеться! но не обязательно) – привнести что-то новое.

GM: То есть, поскольку ты – исполнитель, а не композитор – ты хочешь «выжать» максимум из исполнительства. Так?

ДИ: Ну, я немножко и композитор, учитывая, что в детстве я был лауреатом конкурса композиторов. Лет в 9-10 я написал песню «Жучок» на стихи из журнала «Мурзилка», и занял с этой песней второе или третье место на республиканском конкурсе. Эта область для меня не закрыта, и, возможно, когда-нибудь я представлю публике и свои сочинения, и в программках буду указан в графе «композитор». Кроме того, я много занимаюсь аранжировками.

GM: В твоем развитии, в проектах – направление задает больше мозг или интуиция? Осмысленно ты идешь к цели или интуитивно?

ДИ: Дело в том, что каждый музыкант, когда играет новое для себя произведение, он одновременно находится и внутри произведения, и над ним. Он лепит, но лепит – сам себя. Ассоциация такая: ты сидишь на террасе, вдалеке – гора, ты видишь ее очень объемно, прямо в 3D, но при этом ты сам же на нее и карабкаешься, как альпинист, и видишь, как ты это делаешь. То есть, ты контролируешь мозгом то, что ты понимаешь интуитивно. Так рождаются и неожиданные симбиозы. Как нектарин!

GM: Какие у тебя амбиции? Какие следующие грандиозные задачи? Чего хочется?

ДИ: Вообще, я очень амбициозный человек. Не будь у меня амбиций, я бы не поехал ни на GFA, ни на конкурс им. Тарреги (второй раз после того, как первый меня, как я считаю, засудили). Хочется – скорее, нет, не конкурсов, хочется сыграть определенную музыку, очень разную. Хочется объехать как можно больше точек на земном шаре, заехать в места, в которых гитара нечасто звучит. Потом – люди; есть планы, которые я пока не буду озвучивать, но очень интересные. Я переполнен идеями, исполнение которых без амбиций невозможно.

Часть IV. МУЗЫКА

GM: Продолжим тему тридцати лет. Конкурсы – ты говорил, что любишь принимать в них участие. Все еще любишь?

ДИ: Конкурсы – это адреналин, чистый спорт. Я по натуре борец, спортсмен, с детства любил спортивные мероприятия. Только благодаря конкурсам современный музыкант может добиться успеха, стать известным. (Исключения только подтверждают правило.) Но конкурсы для меня всегда были на втором плане, концерты всегда важнее. Конкурсы – это спорт, очень увлекательный, но он не для публики. В жюри конкурсов ведь часто сидят люди, которые играют хуже, чем те, кто принимает участие.

GM: А кто, по-твоему, должен сидеть в жюри? Музыканты? Или хорошие слушатели?

ДИ: Конечно, должны быть профессионалы. Профессиональные слушатели, которые могут доказать свою компетентность – это уже музыкальные критики или журналисты. На конкурсах в жюри бывают критики, да; но идеального рецепта состава жюри нет. Всегда может появиться какая-то деталь, которая помешает объективно судить, а иногда и само понятие «объективно» оказывается неприменимо. Например, два музыканта играют очень хорошо, и выбрать одного из них можно только по принципу «нравится больше». В этом случае стоит обратить внимание на голосование публики, приз зрительских симпатий может оказаться самым ценным.

GM: Любишь ли ты больше играть сольно или с кем-то?

ДИ: Я играю сольно, с оркестрами и в ансамблях. И это все одинаково интересно!

GM: Гитара в оркестре – не теряется?

ДИ: Нет! Если гитара солирует, оркестр только возвышает ее звучание, и добавляет веса гитаре как академическому инструменту. Я обожаю играть с оркестром! Гитара в сочетании с этими тембрами… Мне вообще нравится сочетание звука гитары с другими тембрами! Гитара не теряется, по замыслу композитора там, где нужно, она явно выходит на первый план. (А кроме того, при исполнении с оркестром охватывается и та часть аудитории, которая обычно не ходит на гитарные концерты.)

GM: Со сколькими оркестрами ты играл, и где больше оркестрового опыта – в России или за рубежом?

ДИ: Больше – в России, а играл я, наверное, с 40 или 50 оркестрами.

GM: Хватает ли на всех них репертуара?

ДИ: Конечно, в основном, обычно играется «Аранхуэс». Но возникают и новые, очень интересные сочинения – например, концерт Эдуардо Ангуло, который я недавно играл в зале Чайковского; публика принимала его очень хорошо. Есть замечательный «Кончерто гроссо» Кошкина. В январе я играл этот концерт с петрозаводским оркестром во главе с Мариусом Стравинским (говорят, племянником композитора) в один вечер с Аранхуэсом – сначала Аранхуэс, потом Кошкина; публика принимала фантастически оба концерта.

GM: А в ансамблях играть так же интересно?

ДИ: Да! Как я сказал, мне очень нравится сочетание звука гитары с другими инструментами, плюс это определенная пропаганда гитары, момент престижа инструмента. Например, я часто играю с Борисом Андриановым, который также играет со всем цветом современной академической музыки. Кроме того, есть и гитарные ансамбли. Совсем недавно я играл вместе с дуэтом Грубер-Маклар, т.е. мы играли трио. Раньше они играли трио с гитаристом Тильманом Хопштоком, но так получилось, что Тильман не смог принять участие в одном фестивале, и они предложили сыграть мне (а мы дружим с ними давно). Кроме того, в этом году мы встретились с ними совершенно случайно в Квебеке. Так получилось, что наши концерты совпали – я играл днем, они вечером. Я предложил им сумасшедшую идею – сыграть с ними их второй бис вместе, трио. Получилось отлично. А на фестивале в Германии мы играли вместе в их любимом формате соло-дуэт-трио (сначала я, потом они, потом вместе).

GM: Сложно ли играть с другими людьми, доверять им?

ДИ: Да. С разными людьми по-разному, но с Грубером-Макларом получается идеально. Когда мы впервые сели и сыграли первые ноты, то ощутили, что нам ничего друг другу объяснять не надо, сразу подхватывали друг друга – потрясающее ощущение, возникает не всегда и не со всеми музыкантами. Я сразу понял, что это «мои» люди.

GM: С кем еще такое было?

ДИ: С тем же Карамазовым. У нас однажды был jam, и мы отлично понимали друг друга. Андрианов – однозначно. В общем, все те ансамблисты, с которыми я регулярно играю… Да, и, конечно, «Фортиссимо»!

GM: Сложно ли играть в квартете? В который ты, притом, пришел последним?

ДИ: Мы играем вместе уже довольно давно, играли разные, очень интересные программы. Сейчас программа уже устоялась, мы с ней много ездим, и это – вовсе не сложно, мне очень нравится. Напротив, с ними легко… неожиданно… ну, девушки! С ними весело.

GM: Как вы решились расширить классический репертуар?

ДИ: Да, у нас в «Фортиссимо» произошел такой резкий выход за классику, мы играем как академическую, так и совсем неакадемическую программу. Идея выйти «за рамки» изначально принадлежала Наде Косинской – она, помимо прочего, занималась и электрогитарой.

GM: Сколько лидеров в квартете?

ДИ: Четыре. У нас нет однозначного лидера. И это здорово. Если посмотреть на программу квартета, то большинство переложений выполнено мной, но сейчас этим все больше и больше занялась и Надя, так, например, наше самое известное произведение (на которое снят клип) – Tico Tico – переложила именно она. А скоро будет опубликован новый клип! Шокирующие подробности: мы его снимали в музее немецких железных дорог (!) при температуре +5 (!!), мы были полураздетые, ну т.е. на нас не так много одежды… сам не знаю, что из этого получится – посмотрим!

ФИНАЛ

GM: Есть ли еще континенты, на которых ты не бывал?

ДИ: Да. Я никогда не бывал в Африке – даже в Египте! И не был в Австралии.

GM: С твоим количество перелетов – и времени жизни в путешествиях и в Европе – что для тебя дом? Россия? Германия?

ДИ: Мой дом – самолет! Я знаю, что у некоторых музыкантов, которые гастролируют чуть больше, чем я, есть собственный самолет. Боюсь, я тоже когда-нибудь дойду до этого!

GM: Напоследок скажи пару слов тем людям всего мира, европейцам, немцам, русским – всем, кому тебя не хватает! Аудитории, которая тебя любит и хочет видеть тебя больше.

ДИ: Я люблю свою аудиторию – всем своим существом. Рано или поздно мы увидимся и будем вместе!