Артем Дервоед: большое интервью

– Артем, давай начнем с 6 лет, семиструнной гитары и с города Ростова-на-Дону, откуда все и пошло.
– Так.
– Расскажи, пожалуйста, как ты из Ростова ухитрился оказаться в столице нашей Родины?
– Мой отец всегда мечтал попасть в Москву, говорил, “я до Москвы пешком дойду”. Ну, собственно, и дошел. Сначала ему предложили работу в подмосковном Электрогорске. Он туда переехал, потом, через некоторое время, перевез семью. Позже ему случайно подвернулась работа в Москве. Так и получилось…
– Почему учиться ты начал на семиструнке?
– История забавная. В моей семье музыкантов нет и не было никогда. Как-то раз брат, который старше меня на 10 лет, принес домой гитару – просто так, научиться играть какие-нибудь аккорды. А я такой ребенок был, что все, что мне в руки попадало, обязательно ломалось. Естественно, брат гитару не давал. И вот я ходил вокруг да около, мне было жутко интересно, что вообще с этой гитарой делать можно. В конце концов, брат разрешил поиграть, и я, помню, изо всех сил стал бренчать на открытых струнах. И такое счастье на меня навалилось!
– Это было в шестилетнем возрасте?
– Да. И я понял, что ничего более приятного не испытывал, и тут же сказал родителям: “Ведите меня учиться. Я хочу играть на гитаре!” Они решили, что если так, то почему бы и нет. И отвели меня в “Школу искусств” на прослушивание.
– В Ростове?
– Да. После прослушивания родителям сказали, что у меня нет ни слуха, ни голоса, ни чувства ритма, и что я вообще полный музыкальный дебил и музыкой лучше не заниматься. Добавили еще, что я к тому же еще и слишком маленький. То есть гитара большая, а я маленький, поэтому в крайнем случае меня можно отдать на балалайку. Но это было совсем не то…
– Ты не пробовал сейчас, достигнув всех высот, приехать в эту школу и…
– Да, это было бы интересно, но как? Я не знаю, кого искать. (Смеется.) Ну вот, потом я пошел в общеобразовательную школу, где был кружок гитары, но гитары семиструнной. Мне в то время было совершенно все равно – шесть струн, семь струн – главное, в кружок брали всех. И меня, как дебила, тоже взяли.
– Как пошло обучение?
– Через несколько месяцев я уже выступал на школьных концертах. Под конец учебного года, когда мы переезжали в Подмосковье, преподаватель – Анников Сергей Петрович – сказал родителям, чтобы гитару я не бросал.
– Где и у кого ты учился в Электрогорске?
– Это вообще “дыра”. Там, по-моему, ничего не было на тот момент, и класса гитары не было тоже. В итоге целый год я не занимался. Но как-то отец сказал, что нашел класс шестиструнной гитары в Орехово-Зуево. Я переучился на шестиструнку и стал ездить к педагогу Елене Леонидовне Святозаровой. Потом наша семья переехала в Москву, и рядом с домом, где мы жили, была музыкальная школа по соседству.
– На этом мытарства закончились?
– По-видимому. В музыкальной школе я учился сколько-то времени до тех пор, пока педагог – Резник Леонид Яковлевич – не сказал, что скоро наступит момент, когда ему нечему будет меня научить и нужно будет подыскивать кого-то еще. И так случайно получилось, что мы вышли на некую школу-студию “Юные Дарования”, в которой меня прослушали и сказали, что берут к себе учиться. Однако у них на тот момент не было класса гитары, он только открывался. Поэтому, как они сказали, вопрос очень простой: называй любое имя, любого педагога, и этот педагог будет тебя учить.
– То есть и преподавателя еще не было?
– Да, они сначала набирали талантливую молодежь. Там был класс фортепиано, скрипки, альта, виолончели…причем был очень сильный педагогический состав. Практически все преподаватели в этой школе из Московской консерватории. Вот, ну и я, пользуясь случаем, сказал имя того, с кем хотел бы заниматься – Николай Комолятов.
– Откуда ты знал его тогда?
– Здесь все просто. После переезда в Москву появилась возможность ходить на гитарные концерты. И из всего, что я на тот момент услышал, больше всех понравился именно Комолятов. Смешная история была… Мы с мамой пришли на его концерт, послушали, я говорю: “Мам, а я хочу у него учиться”. Она мне в ответ: “Ты что, с ума сошел? Ведь это же Николай Комолятов! К нему и так-то попасть нельзя, а ты у него учиться хочешь”. Но в итоге школа смогла пригласить Комолятова.
– У них, значит, хорошие связи были?
– Да, наверно. Они его пригласили, спросили, может ли он вести класс гитары, на что Комолятов ответил, что с такими маленькими детьми ему еще работать не приходилось…
– Сколько тебе лет было в тот момент?
– Одиннадцать или двенадцать. Все же Комолятов пригласил меня на прослушивание, я ему поиграл, и он согласился учить при условии, что вместо футбола с мальчишками я буду заниматься гитарой. И вот, собственно, с тех пор и до сих пор все и идет.
– После обучения у Комолятова ты закончил Академию Гнесиных, так?
– Да, сначала колледж имени Шнитке, а потом Академию у того же Комолятова.
– Ты, кроме того, являешься стипендиатом фонда Спивакова и фонда “Русское исполнительское искусство”. Как это получилось? И разве сейчас есть гитаристы, которые являлись бы стипендиатами таких фондов?
– Есть, наверно. Я просто за этим не слежу, но наверняка есть. Здесь все тоже получилось абсолютно случайно.
– Как, опять? (Смеемся.)
– Да, все самое важное в жизни происходит случайно. Кто-то из знакомых оказался знакомым директора фонда и сказал, что можно узнать, как туда попасть. Я, разумеется, согласился. Надо было прийти, показать свои видеозаписи, и если понравится, то… Им понравилось.
– Хорошо; расскажи, пожалуйста, про обучение за рубежом. Например, мастер-классы у Оскара Гильи. Как это получилось?
– Тоже абсолютно случайно! Я поехал в 2001 году на конкурс в Алессандрию в Италию. Гилья был в жюри. Вообще жюри было, кстати, просто потрясающим! В состав входили Гилья, Фиск, Буше, Микулка, Кеппель… После первого тура я прихожу узнавать результаты, подходит ко мне Гилья, кладет свою медвежью лапу на плечо и говорит: “О! Ты прошел! Молодец! Только серьгу сними, а то мне глаза слепит”. У меня тогда пирсинг в брови был. Потом был второй тур, а в финал меня не взяли. Но Гилья сказал не уезжать, поскольку будет еще спецпремия. Эту спецпремию я и получил. Тысяча долларов в пересчете с лир. Тогда еще у них лиры были, по-моему… Эти деньги мне выдали и сказали, что можно тратить их как угодно, но вот маэстро Гилья и маэстро Фиск были бы рады видеть меня на своих мастер-классах. Дали координаты и сказали – списывайся с ними и поезжай к кому больше нравится.
– Почему ты выбрал Гилью, а не Фиска? Потому что Фиск далеко, в США?
– Нет, дело не в этом. Гилью я вообще не знал…
– Да, у нас он не очень известен…
– … а Фиска знал – слышал его записи 24 каприсов Паганини, и мне они не понравились. И я понял, что к Фиску ехать не хочу. Оставалось выяснить, кто такой Гилья. Я написал письмо Реми Буше с этим вопросом. Реми ответил, что Гилья – “это хорошо”, он сам у него учился. Ну, я и подумал: Гилья так Гилья. Поехал и в итоге проучился четыре года.
– Обучение шло круглый год?
– Нет, это летние мастер-классы. Вообще, там давняя традиция. Летняя школа. Академия Киджиана. Там учат Башмет, Карминьола и так далее. Класс гитары в этой школе 70 лет назад основал Сеговия, продолжил его вести Диас, потом туда пришел Гилья. Эти курсы длятся месяц. Ты получаешь диплом. Приезжать на курсы можно максимум четыре раза.
– Сколько стоит обучение? И любой ли желающий может курсы посещать?
– Приехать может каждый, но там есть вступительный экзамен. Если прошел – имеешь право быть “активным” студентом, то есть играть. А если нет, можно прослушать курс лекций, ну, или сразу уехать домой. Месяц “активного” обучения стоит примерно 350 евро. Но помимо этого нужно где-то жить, что-то кушать и так далее.
– А концертная деятельность при курсах есть?
– Да, конечно! Помню, где-то через пару недель после начала обучения Гилья нам сказал: “У нас будет концерт, ты, ты и ты будете играть”.
– То есть “мне нужны добровольцы, сейчас я их назову”?
– Ну, что-то наподобие. Это так называемые промежуточные выступления, а в конце курса проходит финальный концерт лучших студентов. Зал, где мы выступали – потрясающий по своей акустике! Там Горовиц играл, Казальс…
– Как проходили мастер-классы? То есть, например, Гилья тебе давал какое-то произведение, ты его разучивал, и тебе указывали на ошибки, или как?
– В месяц четыре урока. Ты говоришь, что будешь играть это, это и это. Потом приходишь, исполняешь. И пока Гилья не заставит тебя сыграть так, как ему хочется… Были люди, которые вообще не могли произведение до конца доиграть. Такой смешной момент: как-то студент успел исполнить только одну ноту, как Гилья ему сказал: “Нет-нет, это не так!”
– Ты учился у Гильи и сейчас учишься у Аниелло Дезидерио…
– Да.
– И как это удалось? Тоже случайно?
– Точно! (Смех.) В прошлом году я поехал на конкурс в Испанию в довольно захолустное место под названием Кория, и там проводились мастер-классы Дезидерио. Я пришел на одно занятие. Дезидерио меня послушал и спросил: “Ты думаешь, тебе нужен учитель?” Говорю, что, мол, да, хотелось бы поучиться. Он сказал, что советует еще пару лет поучиться, но найти себе не просто педагога, а первоклассного исполнителя в первую очередь и потом, как он выразился, “тебе в жизни ничего более уже не надо будет от гитаристов”. Я спросил, кого бы он порекомендовал. Дезидерио пообещал составить список. На следующий день мы встретились с ним в кафе, посидели, и я говорю: “Как там насчет списка-то?” Он начал рассказывать, что есть, например, вот такой человек, еще вот такой, и добавляет, что необходимо соблюсти одно важное условие: у кого я буду учиться… в общем, я должен этому педагогу верить на все сто процентов, потому что, Аниелло сказал, “ты играешь хорошо, но как необъезженная лошадь, и нужен кто-то, чтобы тебя обуздать”. Он продолжил называть имена. Я прослушал все фамилии, но сказал, что не знаю, могу ли я полностью этим людям доверять, и спросил: “А что насчет вас?” Он ответил: “Пожалуйста”. Аниелло как раз тогда должен начинал преподавать в Кобленце, в Германии. Мы поговорили, и я стал думать. А чуть позже на конкурсе встретил своего друга–англичанина, который учился как раз в Кобленце. Он рассказал, что там и как. В общем, вопрос решился сам собой.
– Сколько стоит обучение, и можно ли туда попасть простому смертному?
– Во-первых, в Кобленце не курсы, а Академия. То есть высшее образование. Чтобы попасть туда, надо сдать вступительные экзамены. А цены везде разные…
– Давай вернемся в Россию. Расскажи, как ты взял мастер-класс у Алексея Зимакова. Как это было? Что? Где?
– Началось все с того, что, когда я учился у Комолятова, Зимаков был уже на вершине – он выигрывал много разных конкурсов…
– GFA и т. д.
– Да. Как-то Комолятов дал мне кассету с записями Леши. Я послушал и просто в себя прийти не мог! Думаю, “ни фига себе”! Начал искать еще какой-то материал, нашел видеозаписи, посмотрел их, стал задавать вопросы Комолятову. Он в общих чертах объяснил мне, что пассажи Леша играет тремя пальцами и так далее. В общем, я стал смотреть видео и по этим записям учился. А потом удалось случайно познакомиться с самим Зимаковым. Когда мне было 12 или 13 лет, надо было выступать на концерте лауреатов после победы на конкурсе. Ну вот, сижу, разыгрываюсь, играю Паганини, и тут подходит какой-то чувак и говорит: “Ну, как там “Романс” Паганини поживает?” Я говорю: “Нормально!” Чувак ушел, а я играю и думаю – на кого он похож? Понял, что на Лешу Зимакова. И после концерта я к нему подошел и спросил, не он ли Зимаков. Оказалось, он. Я говорю: “Здравствуйте! А я Артем Дервоед”. (Смеемся.) Мы договорились встретиться, позаниматься. Он приехал ко мне домой и целый день играл, показывал, я ему что-то играл…
– То есть это было просто общение, обмен опытом?
– Да. Но это мне очень много дало!

* * *
– Артем, давай поговорим теперь вот о чем. У меня есть несколько твоих видеозаписей, которые я посмотрел перед нашей встречей. И, знаешь, сложилось впечатление, что ты исполнитель очень спокойный. То есть, ты играешь произведение, разумеется, на лице отражаются эмоции, но все равно есть налет некой индифферентности.
– Я бы так не сказал.
– Я сейчас разверну мысль. До сих пор записей у тебя не было, так?
– В этом году будет записан диск на Naxos’е.
– То есть у тебя нет опыта студийной записи? Жаль. Было бы интересно узнать, что для тебя лучше – выступать на концерте или в студии. И в каком случае ты более спокоен.
– Сейчас я не могу ответить на этот вопрос.
– Я, когда задаю такой вопрос в интервью, почти всегда привожу в пример Гленна Гульда, который, заработав достаточно денег, отказался от концертов и записывался только в студии. Он говорил, что слушатели ему мешают, он отвлекается на них и не может полностью отдаться музыке. И был скрипач, по-моему, Ойстрах, который вообще в студии записываться не мог – ему нужны были слушатели…
– Могу сказать точно: аудитория мне необходима. Причем я не люблю, когда меня просят сыграть что-нибудь дома, например. Я люблю, чтобы был зал, чтобы были слушатели. То есть мы нужны друг другу.
– Но знай, что, когда будешь записывать диск, то на тебя будут смотреть в упор только три микрофона…
– Ну да, только где-то там еще будет сидеть Норберт Крафт (продюсер, – примеч. ред.).
– Артем, расскажи поподробнее про этот диск. Почему Naxos? Это после победы на конкурсе в Алессандрии?
– Да.
– Что будет на диске? Репертуар уже известен?
– Это будет музыка русских композиторов.
– А можно фамилии?
– Кошкин, Бикташев, Руднев и кто-нибудь еще.
– А произведения? В частности, интересно, что ты будешь играть Кошкина и Руднева.
– Кошкина – сюиту “Игрушки принца”, а Руднева – “Липу вековую”.
– Почему именно “Липу”, а не более виртуозные произведения, например, “Ой, вставала я ранешенько” или “Хуторок”?
– “Липа” – спокойная композиция. Она нужна для контраста, потому что все остальное будет в другом стиле. Вот. Возможно, еще будет обработка Сергея Орехова – “Мчится тройка почтовая”.
– Когда выйдет диск?
– Запись будет в июле. Значит, где-то осенью…
– Не боишься, что диск быстро обойдет всю Россию без твоего согласия? Имею в виду пиратов.
– Да пусть копируют, это в порядке вещей.
– А вообще где его можно будет купить? Какой тираж?
– Тираж – не знаю. В России можно будет точно купить на моих концертах. В магазинах – посмотрим. По крайней мере, гитарные диски Naxos продаются в “Мире музыки” на Маяковке, да и много где еще они есть. Надеюсь, и мой там будет.
– Хорошо. Давай теперь поговорим немного об исполнительстве. Есть ли у тебя своего рода конёк – музыка, которая наиболее тебе импонирует, которую ты любишь играть?
– Я люблю музыку разных эпох.
– Без исключений?
– Был у меня довольно большой перерыв – я принципиально не играл Баха, например.
– Почему?
– Надо было созреть. Ведь нужно знать то, о чем говоришь. Если не знаешь, говорить не стоит. Я сейчас начал работать над Бахом и мне это очень нравится.
– То есть ты считаешь, что дошел до того, что можешь представить музыку Баха слушателю.
– Да, но на аудиторию здесь все же полагаться не надо, потому что всегда кому-то нравится твоя интерпретация, кому-то нет. Я полагаюсь на внутреннее ощущение. Если раньше, когда я разучивал Баха, у меня были сомнения, как его играть, то теперь их нет, теперь я знаю точно.
– Насколько хорошо ты себя слышишь? У тебя хорошо развита обратная связь?
– Стараюсь себя слушать и слышать, но это довольно сложно и получается не всегда. Здесь дело еще в том, что ты можешь думать, будто слышишь себя во время исполнения, а на самом деле все не так. Поэтому я пользуюсь записями. Иной раз запишешь произведение, послушаешь и думаешь: нет, играть надо по-другому.

* * *
– В марте на фестивале “Виртуозы гитары” ты выступал с итальянцем Флавио Сала – уже не в первый раз. У тебя с ним дуэт сложился уже?
– Нет, мы никогда с ним не играли дуэтом, только один раз “Аранхуэс” Родриго в унисон в Сиене на площади.
– В унисон?
– Да, по вечерам чуть ли не весь город выходит на главную площадь “Piazza del Campo”. Люди общаются, пьют пиво, вино… играют на музыкальных инструментах. Там очень весело вечерами.
– И как прошел “Аранхуэс” в унисон?
– Всем понравилось.
– Кстати, на “Виртуозах” ты также исполнил Тарантос Пако де Лусии под названием “Fuente y Caudal”, показав, что твой опыт игры на гитаре не ограничивается только классикой.
– Верно.

– Ты играешь фламенко серьезно?
– Скажем так: эта пьеса – одна из немногих, которая не является танцем. Поэтому ее играют некоторые классические гитаристы.
– То есть там нет гольпе и прочих “постукиваний” и “прихлопываний”, поэтому гольпеадор тебе не нужен.
– Да, это не танец, а фантазия, но гольпеадор на моей гитаре есть.
– Зачем?
– Чтобы деку не царапать.
– А потеря резонанса?
– Да какая потеря! Гольпеадор этот отнимает от силы два процента звука.
– Ты пробовал играть фламенко на концерте?
– Нет.
– Вообще не тянуло?
– Да нет, тянуло-то всю жизнь! Но играю в основном только для себя, хотя… Как-нибудь попробую вынести что-то на публику.
– Не боишься, что в тебе нет необходимого “испанского духа”?..
– Наоборот, я знаю, что он есть! (Смеется.)
– Как ты относишься к переложениям для гитары? Играешь их или предпочитаешь оригинальную музыку?
– Раньше много играл, например, несколько частей из “Картинок с выставки”, каприсы Паганини. А сейчас как-то перешел на “original”. Баха, правда, это не касается.
– А как насчет переложений, ставших уже гитарной классикой, например, “Астурии” Альбениса?
– Нет, ее уже слишком много играли. Неинтересно.
– Расскажи про еще одну форму твоей деятельности – конкурсы. Ты, насколько помню, на два конкурса съездил со сломанной ногой – в Израиль и в Италию…
– Да.
– Что с ногой случилось? А то слухи идут – один другого красочнее.
– Все было довольно банально. Должен был в Израиль улетать в воскресенье утром. В субботу вечером пошел на день рождения. И там… абсолютно случайно у меня сломалась нога. (Смеется.) На самом деле, мы пошли отмечать на берег Москвы-реки, это было в Строгино. Выпили, как водится. Я, правда, пил только пиво. Когда вся эта суета надоела, я отошел в сторонку и лег полежать. Ко мне подполз мой пьяный друг…
– Однако!
– …и начал со мной бороться. Ну и, в общем, он меня поборол. Пришлось ехать в травмпункт, где сделали снимок ноги и сказали, что это просто растяжение. Я еле-еле – жуткая боль была – пошел, вернее, практически пополз домой.
– В каком месте перелом был?
– Голеностоп левой ноги. Больно было здорово, но ехать надо. Я замотал ногу эластичным бинтом и поехал в Израиль. На следующий день из травмпункта позвонили и сказали, что ошибочка вышла – у меня перелом и нужно срочно накладывать гипс. Я подумал, что так не пойдет – ведь первый тур уже сыгран, надо до конца отыграть, а потом уже про гипс думать.
– То есть ты весь конкурс играл со сломанной ногой???
– Да, только на следующий день после финала я поехал в больницу и мне наложили гипс…
– В Израиле?
– Да. И фото, которое многие видели, – это уже концерт лауреатов конкурса.
– Артем, по-видимому, я был прав, когда говорил, что ты человек очень спокойный. Как ты мог играть на конкурсе с постоянным сильным источником боли?
– Первый тур я играл довольно плохо, а финал, в принципе, нормально. А что тут сделаешь? Надо ведь!
– Знаешь, большинство людей, думаю, сказали бы: “надо – оно надо, но нога-то болит!”
– Видишь ли, дело в том, что я готовился к этому конкурсу, и было бы жаль потраченных впустую усилий. Ну, и заработок, разумеется!
– Поэтому же ты поехал и на конкурс в Италию?
– Да. Я позвонил Дезидерио, сказал ему, что ногу сломал. Он меня спрашивает: “Ты ходить можешь?” Я говорю, что да, могу. Он: “Тогда приезжай”. Конечно, у него глаза на лоб полезли, когда он меня увидел. Он мне: “Ты же говорил, что ходить можешь!” Я говорю: “Да, только на костылях”. Вообще было интересно. Например, в аэропорту меня отвезли в травмпункт, и туда приходили таможенники, паспортный контроль и так далее. На самолет меня отвозили на специальной машине, на подъемнике поднимали в салон.
– Но на конкурсе в Моттоле у тебя нога уже не болела, так?
– Там другое было. Очень неудобно, некомфортно: Моттола – юг Италии… Жара… К счастью, конкурс проходил в зале отеля, где я жил, поэтому ехать никуда не надо было. Я просто выходил на сцену на костылях, следом выходил мой друг, давал мне гитару, забирал костыли.
– Надо полагать, ты неплохие аплодисменты сорвал таким образом.
– Да нет, все, наоборот, наверно, были в недоумении – зачем я туда приперся.
– Хорошо. Расскажи подробнее про конкурс в Алессандрии. Это ведь один из самых известных конкурсов в Европе!
– Я хотел выиграть этот конкурс. Тоже забавно получилось. Программа, как водится, была известна заранее – за год. И так вышло, что все эти произведения я знал и уже играл. Так что практически учить ничего не пришлось.
– Какая была программа?
– Большая. В конкурсе три тура. В первом туре я играл: “Рондо Бриллианте” Агуадо и “Дьявольское каприччио” Тедеско. Во втором четыре этюда Вила-Лобоса – 4-й, 7-й, 8-й и 12-й; “Сонату Джокозу” Родриго, сонату Брауэра. В финале – концерт Вила-Лобоса с оркестром.
– Когда ты понял, что выиграл?
– Ничего не было известно да самого конца. Вообще мой друг Рома Вязовский за несколько дней до начала конкурса дал концерт в Алессандрии. И вот он мне звонит и говорит: “А хочешь знать, кто еще на конкурсе будет?” Я говорю: “Конечно!” Он: “Все! Так что сдавай билеты”. (Смеется.)
– Кстати, с кем тебе там пришлось конкурировать?
– Там были Пабло Гарибай, Анабель Монтесиньос, Юусо Неминен, братья Замфиреску, Гжегож Кравец, Ален Гарагич… то есть, в общем, достаточное количество хороших исполнителей, чтобы кому-то сильно обломаться. Я был вполне доволен своим выступлением. Но борьба была нешуточная – все очень хорошо играли.
– Кто был в жюри?
– Зоран Дукич, Норберт Крафт, Микаела Питталуга – директор конкурса, Родригес, Рикардо Гальен… Еще кто-то. Ну, и в финале почетным президентом жюри был Алирио Диас.
– Понятно. Артем, помнится один из конкурсов ты выиграл в Сингапуре. Каким ветром тебя занесло в эту экзотическую страну?
– Этот конкурс проходит только второй раз. Но премии там были неплохие.
– Как тебя туда пригласили?
– Никак. Сейчас на конкурсы уже никто никого не приглашает. Есть информация в Интернете. Просто узнаешь условия и готовишься. Здесь первый тур был по записи. Надо было отослать запись, и комиссия решала, пускать ли тебя дальше. Я первый тур прошел и потом уже поехал туда играть.
– С кем там тебе пришлось “биться”?
– Было несколько человек, которых я довольно часто вижу на разных конкурсах, а так в основном приехали из близлежащих азиатских стран. Были японцы, китайцы, тайцы. Достаточно много было австралийцев, как ни странно.
– Какой было общий уровень подготовки всех исполнителей?
– Не знаю.
– То есть? Ты что, никого не слушал?
– Я давно перестал этим заниматься. Я делаю так: отыграл свое и побежал.
– Почему?
– Если другие участники выступают плохо, то слушать невозможно – устаешь, и голова болеть начинает. А если выступают хорошо, то начинаешь переживать. И то и другое мне ни к чему.
– А какой был репертуар? Не пришлось учить сочинения кого-нибудь из сингапурских композиторов, например?
– Слава Богу, нет! Там был свободный репертуар, но разных эпох.
– Ты что исполнял?
– В первом туре Бах – Адажио и Фуга из “Первой скрипичной сонаты” и “Соната Джокоза” Родриго. В финале “Блестящее рондо” Агуадо и “Дьявольское каприччио” Тедеско.

* * *
– Какие планы у тебя на будущее? На GFA поедешь?
– Посмотрим. У меня есть уже кое-какие планы о том, в каких конкурсах я буду участвовать.
– Расскажи, если не секрет.
– В Европе это конкурс Герреро в Мадриде. Это и очень престижный конкурс (да и платят они хорошо). Потом конкурс в Токио. Но не буду загадывать.
– А гастроли? Насколько часто ты гастролируешь сейчас?
– С каждым годом получается все больше и больше. Этот год будет довольно напряженный. Победителю конкурса в Алессандрии предоставляется еще гастрольный тур.
– В качестве награды за победу в Алессандрии ты запишешь только CD, или же будет еще и видео?
– Нет, есть видео финала, а что касается записи победителей на видео, то не знаю. Во всяком случае, теперь все последующие победители Алессандрии будут писать CD на Naxos’е. Но этот конкурс хорош не только записью диска и концертным туром – дирекция вообще заботится о победителях. Они устраивают концерты для нынешних лауреатов, для лауреатов прошлых лет.
– А как концертная деятельность сочетается с преподаванием? Ты ведь преподаешь?
– Да, в Московском государственном университете культуры и искусств.
– И твои функции?..
– Веду у студентов класс гитары уже второй год. У меня пять очных студентов и два заочных.
– То есть, ты не делаешь упор на преподавании?
– Верно. Раньше преподавал довольно много, но сейчас сосредоточился на саморазвитии.
– На что ты обращаешь внимание как педагог?
– На все.
– Ну, например, приходит к тебе новый студент…
– …и ничего не умеет обычно. (Смеется.) Нет, здесь все просто. Студент начинает играть, я вижу, что у него есть, например, проблемы со звуком, с техникой, что он не очень понимает произведение, которое играет. И начинаю с ним решать все эти проблемы в комплексе. Вот, собственно, и все.
– Хорошо! Под конец нашего интервью еще несколько вопросов. Расскажи о своем инструменте. Сколько их у тебя, кто мастер и так далее.
– У меня один инструмент – Мануэля Контрераса II, модель называется “Десятая годовщина”.
– Сколько стоит?
– Сейчас, если покупать новый инструмент этой модели, будет стоить где-то около 10 тысяч евро.
– Я обратил внимание, что ты не пользуешься подставкой под ногу, твоя подставка крепится к корпусу гитары. Чем не устраивает стандартный вариант?
– У меня и так искривление позвоночника, а тут еще приходится сидеть с кривой спиной. Ни к чему это.
– Но ведь с такой подставкой тебе, наверно, было не очень удобно поначалу. Так движение довольно сильно ограничивается.
– Это верно, вокруг головы гитару уже не покрутишь, но диапазон движений вполне нормальный – меня устраивает.
– У тебя один инструмент. Нет желания иметь второй?
– Зачем? Когда будет выбор, буду путаться, наверно. К тому же если что-то не получится на одной гитаре, будешь себя корить и думать, вот, мол, надо было сегодня играть не на этой гитаре, а на другой.
– Какими струнами ты пользуешься?
– Голоса – “HannaBach Goldin” super carbon, басы – “D’Addario” EXP Hard Tension.
– Только в таком сочетании?
– К каждой гитаре нужно подбирать свой комплект струн, и здесь хорошо работают эти.
– Сколько времени в день ты играешь на гитаре?
– По-разному бывает.
– Ну, в среднем…
– Обычно бывает так: я встаю, завтракаю и начинаю заниматься. Так проходит рабочий день. С перерывами на еду и отдых, конечно.
– Какие в будущем у тебя есть проекты? Что ты планируешь?
– Идей много. Главное, чтобы на все время и сил хватило. А все хорошее должно само прийти.
– Случайно?
– Случайно.

* * *